ЧИСТОТА

Слово, которое имеет большое значение в оккультизме, — это чистота. Нам приходится часто встречаться с ним, ибо где нет чистоты — там нет и духовного прогресса. Стремление к чистоте одно из непременных условий высшего развития. Без неё не может быть действительного духовного просвещения, вне зависимости от наличия всех остальных качеств. Существенная разница между духовно развитым человеком и человеком мирским состоит в том, что жизнь последнего сосредотачивается преимущественно в области физических чувств, страстей и порывов. Это — триумф материи. По мере того, как эволюция идёт вперёд, как путём последовательных воплощений накапливается опыт, начинает выявляться ментал, и этот последний становится, наконец, центром жизни человека, причём умственные удовольствия получают перевес над физическими. Наконец, и те и другие побеждаются радостями духовными. Но долго, долго тянутся периоды, когда человек понемногу поднимается с одной ступени на другую; и когда в нём загорается заря следующей ступени развития, старая и низшая ступень всё ещё крепко держит его. Когда человек поймёт, что он может работать согласованно с природой для ускорения собственной эволюции и обратит своё внимание на определённый путь для достижения этой цели, он вступит в борьбу со своей натурой низшей ступени, и длительность этой борьбы зависит от серьёзности его не менее, чем от его силы.

В тот момент, когда жаждущий высшего человек открывает, что его старая жизнь чувствами есть для него нежелательное рабство, когда перед ним начинает мерцать свет чего-то лучшего и высшего, нежели она, когда он решает добиться этого, то, вероятно, его удивит крепость старых оков, которые всё ещё висят на нём. У него может быть аппетит кое на что, и он рад бы от него отделаться, но временами этот аппетит появляется с поразительной силой. Страсти, которые он воображал уже умершими, оказываются только спавшими. Порывы чувств, над которыми он полагал, что властвует, вдруг вспыхивают без малейшего предупреждения и лишают его равновесия. Оказывается, определённые категории нежелательных мыслей, от коих он надеялся, что навсегда избавился, вдруг появляются в уме против его воли.

Почему же несмотря на абсолютную чистоту побуждений к поднятию себя над низшей природой, несмотря на искреннее желание высшей жизни, несмотря на серьёзность усилий добиться этого — почему же не идёт к нам быстрый успех? Почему, несмотря на сознательное понимание нами всей необходимости такой перемены для нашего же счастья, несмотря на самое набожное стремление совершить её, почему нужна ещё бдительная борьба за это? Потому, что препятствие лежит не в нас самих, а в тех телах, в коих мы обитаем. Высшее человеческое "Я” решает стремиться к высшей жизни. Ему удаётся в этом смысле повлиять на наше бодрствующее сознание — возбудить желание вырваться из рабства низшей натуры. Однако, приходится считаться с телами, а их нельзя изменить за один день. Сами по себе они являются вместилищем того, что обычно зовётся "грехом” — они являются кремлём низшей природы. И этот кремль нельзя взять приступом, его можно одолеть только осадой.

Процесс очищения есть процесс перемены материи, образующей физическое тело и его невидимое соответствие, перемены столь же буквальной и реальной, как полная перестройка дома, делающая его совершенно иным жилищем. Уже само желание добиться высшей жизни знаменует собой начало работ по перестройке. Но как было бы немыслимо внезапно разломать дом и столь же внезапно перестроить его заново, и как всякая желательная перемена может быть произведена лишь в потребное для сего время, так и всякая перемена в нас самих, какую мы могли бы вообразить себе, требует соответствующего времени. Мы не можем разложить в несколько дней те слои, что так долго накладывали друг на друга. Наша борьба идёт против автоматизма, созданного нами же. Материя астрального тела за долгую практику приобрела привычку в определённых обстоятельствах действовать определённым образом, несмотря на самое наше искреннее желание воспротивиться ей. Если человек долгое время позволял вспыхивать в себе яростному гневу при малейшем к тому поводе, и если он решается не делать этого больше, то доброе решение его, конечно, поможет тому, что временно он будет владеть собой. Но когда тотчас же вслед за таким добрым решением вдруг со стороны кто-нибудь вызовет его ярость, то его астральное тело ответит на вызов прежде, чем он сам узнает, что такое случилось. То же и с ментальным телом. Уж как бы ни хотел человек сохранить чистоту ума, грязная мысль, которую он часто лелеял ранее, вдруг вспыхивает в мозгу его рядом с какой-нибудь другою, так или иначе могущею быть с нею поставленной в связь по старой привычке мышления.

Хотя очищение низшей натуры своей не совершается моментально, и хотя придётся встречаться и с падениями в усилиях своих жить согласно поставленному себе идеалу, окончательное торжество человека в этом обеспечено, если только у него будет разумная настойчивость и серьёзность, вместе со знанием того, как нужно действовать. Не д`олжно иметь такого чувства, что стараешься избежать чего-то нежелательного и унизительного. Отнюдь не следует давать уму такого направления. Ему нужно давать направление противоположное — он должен быть занят высокими и чистыми мыслями. Не нужно делать умом усилие сокрушить прежний порядок мышления. Нужно сделать так, чтобы этот порядок был вытеснен мыслями противоположного характера. Если решительно направить ум против какой-либо нежелательной вещи, то этим вы вольёте новую жизнь и силу сопротивляемости как раз в эту самую вещь. Непротивленство и здесь имеет силу, как и везде: "Не тронь собаку, когда спит”.

Хорошо бывает тоже помнить, что окружающее общество и обстановка имеют большое значение. Возьмём человека, который собрался что-нибудь преодолеть в себе — скажем, бросил пить или бросил есть мясо, ибо что верно в отношении этих привычек, то будет верно и в отношении других желаний низшей природы. Вот он не пьёт и не ест мяса уже порядочно времени и уже воображает, что эти привычки умерли, и вдруг в кругу старых приятелей они вновь встают в нём. С обстановкой тоже приходится считаться. Пока не почувствуешь себя настолько окрепшим, чтобы толкаться между старыми искушениями и абсолютно не поддаваться им, будет умнее пока держаться от них возможно дальше. Человек, который борется с привычкой к пьянству, пусть лучше не увеличивает себе трудность тем, что будет жить бок о бок с кабаком. Кто хочет очистить ум, пусть держится подальше от столь широко рекламируемых зрелищ определённого характера, в коих под маской высшего драматического искусства публике прививается сладострастие.

Достойно удивления, какою живучестью обладают наши низменные желания, как цепко они держатся и как утончённо маскируются в красивые покровы. Искусство призывается на помощь, чтобы придать им изящество, а ум служит, чтобы украшать их и поддерживать их в складной песенке или искромётном рассказике. У каждого человека бывают различные настроения и расположения духа. Бывают минуты, когда мы чувствуем прилив духовной силы, и тогда нам легко властвовать над своей низшей природой. Бывают, однако, и такие минуты, когда плоть во всём своём могуществе восстаёт против духа, и мы близко чувствуем опасность утратить равновесие и быть сбитыми с ног обратной волной. В такие минуты нужно твёрдо знать, что делать. Христианин прибегает к молитве, возносящей ум его ввысь от пошлостей. Оккультист же может направить мысль свою на Учителей Сострадания, хотя бы на Христа, коих он считает воплощением всего, что чисто и что свято. Он может заставить себя вспомнить слишком часто забываемый факт, что об его усилиях знают и за ним наблюдают, и что в стремлении своём к чистоте его не оставят без помощи.

Чтобы иметь успех в борьбе с низшей природой, нужно хорошенько усвоить себе всю опасность обращения ума, хотя бы на секунду, на грязные мысли. В этом всякая игра с огнём будет иметь гибельные последствия, и спасение лежит только в моментальном придании уму другого направления, как только прежние мысли и побуждения проникнут в него. На это всё время указывается в оккультных книгах столь неизменной ценности, как "Голос Безмолвия”.

"Борись с нечистыми помыслами твоими прежде, чем они начнут одолевать тебя. ... Остерегайся, ученик, и не допусти даже тени их приблизиться к тебе”. Или:

"Одна единственная мысль о том прошлом, прах которого ты отряс от ног твоих, потянет тебя вниз, и тебе придётся опять с самого начала приступать к восхождению”.

Быть чистым — значит быть сильным. Чистота и духовная сила неразлучны. Без чистоты не может быть действительной мощи, даже мощи разума. В той самой мере, в которой низшая природа властвует над человеком, в той самой мере он слаб и физически, и умственно, и нравственно. Физическое, моральное и ментальное начала так тесно переплетены между собой, что естественно оказывают взаимодействие друг на друга. Поодиночке ни одно из них устоять не может, ибо фактически они все одно связное целое, и польза или потеря одного есть польза или потеря всех вместе. Чистота и сила должны быть у всех их или ни у одного. Поэтому чистота есть буквально путь к могуществу, к силе, к знанию и к бессмертию.

 ПРАВДИВОСТЬ

Правдивость, подобно чистоте, есть одно из непременных условий оккультного прогресса. Кто хочет познать высшую правду — тот прежде всего должен быть сам правдивым. Мы сможем понять реальное только тогда, когда сами здравы, правдивы и искренни до глубины сердца.

Обычный человек мира, обыватель, мало сознаёт до какой степени он лжив. Он и думает лживо, и говорит лживо, и ему даже в голову не приходит, что он совершает что-то неправильное. Обычно он выставляет себя в ином свете, чем он есть на самом деле. Он всегда старается, чтобы о нём создалось впечатление лучше, нежели, как он сам знает, он того стоит. Жизнь его среди окружающих — сплошной маскарад. Чтобы помешать другим узнать о себе правду, он с лёгким сердцем лжёт, как только ему покажется это нужным в целях сокрытия истины.

Он и говорит, и поступает с таким расчётом, чтобы ввести людей в заблуждение и заставить их составить себе ложное понятие и о нём самом и о делах его. Он даже не может уяснить себе, что следует непременно, не взирая на обстоятельства, сознаться в своей ошибке или в неправильности своего суждения. Если разгласилась его ссора с кем-либо, то он не щадит труда, чтобы показать, как виновен во всём его противник, а отнюдь не он.

Если он распустил про кого-либо вредную сплетню, и затем сам убедился в ложности её, то вместо того, чтобы сколь можно исправить свою вину, он очень часто, даже слишком часто, думает только о том, как бы оправдать своё осуждение, разыскать какие-нибудь другие зловредные факты относительно своей жертвы, которые, по крайней мере, придали бы некоторую разумность его первой сплетне. Во всяком случае он не потерпит, чтобы кто-нибудь подумал о нём, что именно его то и следует винить в возникшем недоразумении. И когда у него возникают какие-либо противоречия или столкновения с другими, то он упорно закрывает глаза и уши той существующей в природе аксиоме, что каждая палка имеет два конца, что у каждой медали есть две стороны. Он слепо верит, что если он сумеет втереть очки, что он лучше, чем есть на самом деле, что уж у него не может быть ошибок и слабостей, то от этого ему будет польза. И если бы кто-нибудь ему высказал предположение, что подлинные его интересы были бы лучше всего ограждены полной его искренностью и правдивостью хотя бы в отношении самого себя, то он верно счёл бы это глупым советом.

Точь в точь как человек, имеющий несколько иной порок, и крадущий у другого кошелёк, он тоже уверен, что он знает, где раки зимуют, и что прописная истина, будто лучшая политика есть честность, сделана только для дураков, но отнюдь не буквальный закон природы. Ему не приходит в голову, что обманув других, он сам завязывает себе глаза, сам затуманивает свою понятливость, сам притупляет в себе интуицию (прозорливость), что, надевая маску, сам он маскирует от себя те самые истины природы, которые необходимы для высшего его развития. Верно, что ему может иногда удастся заставить других видеть в нём человека лучшего, нежели он есть на самом деле, и что некоторое время он может почваниться ложной своей праведностью. Но за это пустое тщеславие он платит дурацки непомерную цену и либо в этом, либо в ином воплощении его постигнет, согласно закону возмездия, горькое унижение, необходимое для того, чтобы вновь пробудить его к настоящей жизни, низвергнув его с его ложного пьедестала. Тогда тщеславие его уравновесится унижением его и тем уничтожится; а он очнётся и увидит, что его лживость обошлась ему дорого, что он замедлил свой прогресс, и при том так, что лучше было бы для него даже совсем не знать ничего о высшей мудрости, хотя и это одно незнание само по себе уже достаточное несчастье.

На тех, кто был настолько счастлив, что соприкасался с проповедниками оккультизма и прямыми последователями Великих Учителей Мудрости, главное впечатление производят кропотливые предосторожности, предпринимаемые с целью воспрепятствовать неправильному пониманию их толкования действительных фактов.

Это показывает сколь велико чувство ответственности у тех, кто знает оккультные результаты малейшего совращения других с истинного пути. Сведущий оккультист вместо того, чтобы выставлять себя лучше, чем он есть (в какую бы передрягу он ни попал), предоставляет самой своей невинности защищать его, даже если он совершенно безупречен. Он отлично знает, насколько ничтожно значение того, что о нём в данную минуту думают, между тем как то, что есть на самом деле, имеет сверхъестественную важность. Он постарается сколь можно исправить всякое неверное впечатление, если этим не увеличить беды, но он не произнесёт ни слова и не сделает ничего для малейшего искажения истины, хотя бы за это получил похвалу и рукоплескания всего света. Чем больше кто знаком с оккультизмом, тем аккуратнее до самой малейшей степени становится он в отношении самых обыденных вещей, ибо он знает, что для познания истины необходима жизнь в Истине.

Кто-то изобрёл удобное и успокоительное выражение "ложь во благо”. Но оккультизм не знает такой лжи, он совершенно слеп ко всем оттенкам её. Лживость основана на обмане, а обман непростителен. Как, каким образом произвести обман — абсолютно безразлично. Можно, например, только улыбнуться или выразить на лице изумление, но этим ввести другого в заблуждение столь же успешно, как если бы ясными словами сказать ему голую ложь. Конечно, бывают нахалы, у которых хватает дерзости лезть к другим с такими вопросами, которые вовсе не их дело. Но жертва их любопытства вовсе не обязана удовлетворять их мозговую похоть, ещё менее обязана она навлекать на себя несчастье ложью для сокрытия того, что они знать не имеют права. Бывают случаи, когда рекомендуется абсолютное молчание, когда человеку предоставляется не обращать внимания на прямой вопрос, предоставляется отказываться произносить хотя бы одно слово по данному предмету.

Если отбросить в сторону наиболее очевидные формы лжи и фальсификации, которые едва ли нуждаются в пояснении, то остаётся ложь наиболее опасная — именно своею неявностью, именно своею скрытостью под условными обычаями вежливости.

Как легко, например, впасть в гибельную привычку льстить другому и ложно говорить о нём приятные вещи, чтобы завоевать его расположение. Мы чрезвычайно восторгаемся его пением или работою, хотя отлично знаем, что в них нет ничего особенного, а этим мы развиваем в нём тщеславие, заставляем его придавать несуществующую ценность его талантам, а, может быть, и толкаем его на разные глупые попытки, до коих он ещё не дорос. Мы часто извиняем себе такую ложь тем, что она очень хороша для подбадривания. На деле было бы гораздо полезнее разобраться в том, что им достигнуто и указать ему, как в будущем стать лучше, а не хуже. Правда ему вреда не принесёт, если она высказывается дружески с сердечной симпатией, и если мы при этом руководимся не личным желанием нравиться, а бескорыстным желанием оказать помощь.

Наша обыденная жизнь также вся полна лживых, но установившихся условностей; она вся сужена и опошлена мелкими обманами; естественно, что она бесполезна в той самой степени, в какой лжива и пуста. Если что-либо тем или иным путём не направлено к достижению счастья живых существ, то этим не стоит заниматься. Тот, кто хочет, чтобы жизнь удовлетворяла его, должен настроить каждую мысль, каждое дело своё в унисон высшему человеческому "Я”. Он вновь должен приобрести искренность и правдивость детских лет, он вместе с тем должен развить в себе сочувствие до такой степени, чтобы оно отняло у этой искренности резкость и грубость. Он должен непременно следить за мыслями, словами и делами своими, дабы в них не было и тени лживости. Только тот может рассчитывать дойти до самого сердца мудрости природы и постичь её, кто может жить совершенно открыто, искренне не скрывая никаких своих побуждений, не делая ничего украдкой, не пряча никаких своих мыслей.

 БЕССТРАШИЕ

Бесстрашие есть нечто большее, чем храбрость. Человек, называемый нами храбрым, может быть далеко не бесстрашным. Рекрут, в первый раз идущий в бой, бледный, но решительный, называется храбрецом. Рассказывают, что когда Веллингтон увидел среди идущих мимо него на неприятеля войск молодого солдата с побелевшими щеками, дрожащего, но с решительным видом, он сказал: "Вот идет храбрый человек; он сознает опасность, но, не колеблясь, смотрит ей в глаза”. Но можно иметь храбрость идти на определенную опасность даже с большим вероятием погибнуть и всё-таки не быть бесстрашным. Совершенная свобода от страха отмечает собой высокую степень развития и указывает на большое знание, ибо на деле страх есть детище невежества. И именно в силу того, что страх есть детище невежества, храбрый в одном отношении может оказаться совершенным трусом в другом. Он сто раз может смотреть в глаза смерти, он может не обращать внимания на пули и шрапнельный огонь, но ни за что не согласится провести в одиночку ночь на кладбище. Один из французских королей, который встретил смерть на эшафоте с такой спокойной храбростью и достоинством, что заслужил общее восхищение, настолько оказался не имеющим твердости в других отношениях, что сам ускорил свое падение. С другой стороны, один известный бандит из первых дней Калифорнии, прославившийся дерзостью, погубившей много народу в налетах и грабежах со своей шайкой, имевший обыкновение так беспечно рисковать своей жизнью, как будто бы совсем не знал страха, умер в припадке неистового ужаса, когда, наконец, был пойман и повешен. Храбрец во всем другом может запраздновать труса при виде безвредной змейки. Другой ни за что не пойдет на сеанс материализации духа, третьих, наконец, вряд ли будет можно уговорить переночевать одних в заброшенном доме, где не всё спокойно. Все такие страхи исчезнут с увеличением знания. Кладбище не может быть страшилищем для того, кто знает, что мертвое физическое тело в отношении обитавшего его когда-то человека играет ту же роль, что его одежда, и что кладбище нисколько не опаснее гардероба. Преступник, которого собираются лишить физической жизни, проигранной им возмущенной толпе, не запраздновал бы вдруг труса, если бы знал, что смерти нет и что после утраты физического тела, у него останется тело лучшее, чем физическое. Правда, что предстоящая жизнь в астрале будет для него не очень приятной, но страх его ведь всё-таки, по всей вероятности, обусловлен ожиданием полного уничтожения. Человек, трусящий явления материализации или появления призрака, быстро успокоился бы, если бы понял немножко больше из явлений и законов жизни в невидимых мирах. Он не побежал бы от призрака, если бы знал, что призрак есть временное скопление материи, столь же безвредное, как клубы дыма. Нам смешно, когда громадной величины слон впадает в пароксизм при виде мышки, но страх его ничуть не удивительнее множества других беспочвенных страхов у людей, причина коих лежит в невежестве.

Интересно и поучительно проследить влияние страха на физическое тело. Даже поверхностное наблюдение показывает, что действие страха крайне пагубно, тогда как обладание храбростью есть неоценимое качество в его собственнике. Внезапный испуг заставляет сжиматься сердце, приостанавливает кровообращение и делает лицо бледно-пепельным. Нет ничего удивительного, когда ясновидящие говорят нам, что эта эманация выражается серым цветом. Это вполне согласуется с тем, что мы знаем о выражении страха в мире физическом. Эмоция страха, по-видимому, тождественна со сжатием. Это — уменьшение жизни, а потому и жизнеспособности, это — стремление отделиться от источника жизни. Страх есть лучший союзник болезни и смерти. Он действует разрушающим, разлагающим образом. Это по опыту известно каждому врачу, и поэтому доктора всегда стараются удалить чувство страха из ощущений своих пациентов. Доктора знают, что если удается оживить надежду и возбудить мужество, то битва уже выиграна больше, чем наполовину. Ибо страх означает собой уменьшение жизненных сил, означает процесс сокращения жизни вместо расширения ее, он враждебен духовному росту. Врожденная божественность может найти себе выражение в атмосфере бесстрашия. Всякий род и степень страха есть враг роста и развития, а родов и степеней страха многое множество. Люди боятся бедности, боятся болезней, старости, несчастных случаев, боятся впасть в беспомощность, боятся потерять службу, потерять власть, потерять положение в обществе, боятся даже, что о них могут так или иначе подумать другие. У многих такой страх или даже совокупность разных страхов вызывает состояние вечной тревоги.

Повторяем еще и еще — причина всех таких страхов есть невежество. Трудность лежит здесь в усвоении себе фактов — в понимании истинного соотношения между явлениями и предметами, а отсюда и в осознании безвредности того, что иначе внушает ужас. Человек страшится призрака только потому, что приписывает ему несуществующую силу. Так и все остальные страхи столь же безосновательны и самые предметы их столь же бессильны вредить ему, если не считать именно страха, раз он допустит их внушить ему таковой. Всем вещам, коих человек опасается, он приписывает воображаемую силу вредить ему. Но чтобы приобрести бесстрашие, человек должен понять метод эволюции и сообразить, почему некоторые неприятности, вроде внезапной потери имущества, несчастий на суше и на море, одиночества в старческом возрасте и т. п. обрушиваются на тех или иных лиц. Он должен уяснить себе три вещи: во первых — с человеком ничего не может приключиться, если он сам не создаст соответствующих причин, во вторых — неизбежность приносит гораздо меньше вреда, если встречать ее спокойно, лицом к лицу, нежели если встречать ее в состоянии полной беспомощности от охватившего ужаса, и, наконец, — всякая беда чему-нибудь учит человека, и такой урок имеет в себе больше настоящей ценности, чем счастливое неведение. Из этого не следует, конечно, чтобы неприятные вещи были лучше приятных, но что они абсолютно необходимы для того, кто их испытывает. Если бы это было не так, то они бы не случались, да и не могли бы случиться. Когда у мальчика разболится животик, то, конечно, это не лучше, чем если бы он был здоровым, однако пока такой мальчик не сообразит, что вредно кушать неспелые яблоки, боль в животике даст ему урок, необходимый для его здоровья и благополучия в будущем. Если что-либо неизбежно, то ничего не добьешься, пытаясь от этого увернуться, если же неизбежное несет для нас урок, как в будущем предупредить еще большее страдание, то, конечно, глупо жаловаться на него. Какой-то мудрец сказал, что есть два рода вещей, о коих он решил больше не тревожиться. К одному роду он причислил всё то, что от него зависело, а к другому — всё, что от него не зависело. Совершенно бесполезно беспокоиться о вещах первого рода и совершенно излишне беспокоиться о вещах второго рода. Немного здравого смысла — и демон беспокойства и тревоги оказывается окончательно изгнанным. Однако следует сказать и кое-что еще о страхе, кроме того, что он проистекает из невежества, ибо корень его гнездится в таком невежестве, которое очень недалеко ушло от себялюбия. Человек, достигший познания единства жизни во всём сущем во Вселенной, не имеет страха. Страх и ненависть погибают одновременно. Человек ведь сам себя не боится. А когда он знает, что составляет единое со всем, что живет на свете, у него не остается ни к чему ни страха, ни ненависти. Набожные люди Востока молятся о том, чтобы им стать не имеющими ни перед чем страха и чтобы ничто перед ними не имело страха.

"Совершенная любовь — ею же изгоняется страх.” Она изгоняет и себялюбие. Человек перестал думать только о себе, а начинает думать уже о других. Вместо того, чтобы опасаться, как он окажется одиноким и беспомощным в старости, он должен думать только о том, как ему помочь теперь же тем, кто сейчас беден и одинок; и как раз этим забвением самого себя он создаст те условия, вследствие коих в старости будет богат преданными друзьями. С другой стороны человек, копящий деньги "на старость”, может в старании своем к достижению большей их суммы как раз впасть в те условия, при коих заброшенность его в старости может считаться для него обеспеченной. Вдумчивый человек, рассматривающий зависимость между причиной и следствием и ее влиянием на человеческую эволюцию, не может быть сбит с толку глупой идеей, будто увеличивая количество материальных вещей, коими он обладает, он может защитить себя от заслуженной им участи. Он также не будет тратить времени, печалясь о том, какие ошибки он мог совершить в прошлом, и какие от этого могут ожидать его неприятности в будущем. Он встретит неизбежное с ясным лицом, он будет размышлять над уроками судьбы, выпадающими на его долю, из самой суровости их он почерпнет мужество и силу спартанцев, и будет радоваться тому, что он окончательно расплатится по счету со своим долгом. Жить же в постоянном страхе перед тем, что может быть впереди — значит увеличивать вес всякой обрушивающейся на нас беды и ослаблять нашу сопротивляемость в тот самый момент, когда она больше всего нужна. Для оккультиста, вполне вступившего в жизнь духа, ничто на земле не имеет значения. Он уже достиг ясного понимания того факта, что развитие его совершается под наблюдением существ высшей разумности, и что все случаи его жизней, как этой, так и будущих, пойдут по определенному плану, выработанному в видах его блага и при том выработанному с большей тщательностью, чем это делается воспитателем для воспитанника, или отцом для сына; что ему не будет дано ненужных уроков, и что он не встретит на пути своем бесполезных переживаний; что хотя не все случаи будут ему понятны в столь широкой программе, которая обнимает собой всю его эволюцию на различных планах Вселенной и о которой он совершенно не имеет представления в своем бодрствующем сознании, он всё же должен быть так же спокоен, как дитя на руках у своей любящей матери. Когда будет вполне усвоен этот взгляд на эволюцию, то человек достигнет состояния высшего, чем храбрость; состояния, которое по праву может назваться бесстрашным.

Это не будет такое состояние, когда требуется напряжение воли, чтобы смочь решительно смотреть в глаза опасности и смерти. Скорее это такое состояние сознания, когда человек, понимая, что ни опасности, ни смерти нет, и что всё направлено к благу души, бесстрашно и безбоязненно взирает на все могущие быть перемены.